А ты не спрашивай у неё утром, любит ли она тебя? Никогда, слышишь, никогда не спрашивай у неё такие глупости, прежде не посмотрев в её глаза. Ты должен все это сам понимать, когда каждое утро она утыкается носом в твое плечо и просит, чтобы не уходил сегодня. Когда чуть дрожащими пальцами дотрагивается до твоих рук, когда боится даже выдохнуть, вдруг с воздухом её покинет частичка тебя. Хоть это глупо, но тем не менее боится, провожая тебя на работу, каждую минуту бросаясь к телефону, чтобы набрать твой номер и капризным голосом потребовать тебя в квартиру, мол ей сейчас угрожают и если он не бросит все свои дела, то ей будет очень плохо или может быть её вовсе похитят и будут присылать ему по частям.
Ну скажи, тебе не нравится разве называть её своей женой? Сколько вы уже женаты? Год? Два года? Три? А она не перестает удивлять тебя. Да и ты сам лучше, каждое утро говоришь, что она только твоя, единственная и твоя. А она смеется, перетягивая одеяло на себя и что-то капризно отвечает, не желая даже вылезать из-под него. Тебе ведь хорошо, когда послушная и теплая рядом, не отпускает, капризничает, ревнует к каждой встречной, даже выглядывая из окна, следя за тем, как заходишь в дом, ещё с улицы ей машешь рукой, улыбаешься, а она хищным взглядом провожает каких-то дамочек, идущих мимо тебя по тротуару. И думаешь, что ты знаешь все о женских мыслях и фантазиях, как она уже мысленно в голове убивает их всех, вместе с тобой, идет в полицию с повинной, отсиживает положенный срок за убийство с особой жестокостью и выходит на свободу. А потом, когда поворачивается ключ в двери, бежит, шлепая босыми ногами по кафелю, наплевав на простуду и даже то, что ты потом будешь ругаться, мол, как ей не стыдно, ещё заболеет и будет лежать дома с градусником и банками варенья и чая. Запрыгивает сразу на руки, покрывая щеки мелкой россыпью поцелуев, не обращая внимания ни на охрану, ни на тот факт, что ты ещё даже не снял верхнюю одежду – ты уже в её руках, в её власти. Ты дома, в её маленьком королевстве, где следует быть хорошим и послушным, не позволяя ей, однако, садиться совсем тебе на шею и забывать где и с кем она разговаривает. Но все придется прощать, когда мягкой и теплой ладонью накрывает твои и тихо мурлычет на ухо что-то о том, как она счастлива.
***
И как ей удалось тебя уговорить сбежать из города и увезти в другую страну? Как она вообще смогла победить тебя, упрямого и вредного якобы мафиози. Кем бы ты ни был там, за пределами её мира, дома ты всегда будешь или милым или ласковым. Или вовсе, придумает тебе забавное прозвище какого-нибудь домашнего животного, например котенок или зайка. Не был готов к такому повороту событий, наверное, когда делал ей предложение и обещал, что все будет хорошо. А она видишь как все поменяла, начиная хотя бы с твоей скромной и якобы холостяцкой обители, в первый же день объявляя капительный ремонт и генеральную уборку по субботам. И никаких «Дорогая, может быть не надо?» не принимала категорически, грозя пальчиком и тем, что уедет к маме. Хотя, ты и сам понимал, что никакой мамы вовсе нет, и что она никуда не уедет, но расстраивать свою кису не стоит, она ведь такая хрупкая и ранимая, что просто подуй на неё, она рассыплется на сотни осколков.
А сейчас, когда за окном шум того самого Средиземного моря, где она никогда не была, да и ты вроде тоже, неужели опять сорвешься и скажешь «Дорогая, мне надо по делам». Нет, конечно, можешь попробовать, даже рискнуть и начать собираться, только просто будь готов к тому, что не пожалеет ни тебя, ни твой затылок и огреет горшком для цветов. Она способная, уж тебе ли не знать. И улыбается так, глядя на то, как сонно морщишься и хмуришься, лежа на белоснежных простынях, одной рукой обнимая её, свою законную и единственную. И пускай там, что-то поет прибой, пускай солнце пытается пробраться к твоему лицу сквозь широко распахнутое окно и свежий ветер не дает пока разомлеть от летней жары, она с тобой рядом. Уже не спит, все ещё пытаясь запомнить тебя именно таким, сонным, расслабленным, совсем родным.
Осторожно, чтобы не разбудить тебя, выбирается из постели, касаясь ногами пола, ступает к раскрытому чемодану. Кажется, пытались сегодня ночью, про приезду разобрать хотя бы немного вещи. Но сил хватило лишь на то, чтобы упасть в мягкие объятия кровати и забыть обо всем. И сейчас, она достает свой полароид, который купила на свои «карманные», чтобы ловить моменты счастья и делить его с тобой, вспоминая потом, через десять или двадцать лет о том, какие были и сейчас ничуть не изменились. Выглядывает в окно, улыбаясь той счастливой улыбкой, которая бывает у безумно влюбленных, когда впервые встречают свой первый рассвет или закат, когда нет необходимости расставаться или куда-то спешить. Только вы вдвоем. И больше ничего и никого.
Ты почему-то возмущаешься, отчего она оборачивается и едва сдерживает смех – ты действительно слишком милый и беззащитный, особенно сейчас, когда лучи солнца подбираются ближе и начинают щекотать переносицу и ты переворачиваешься на спину, прикрывая лицо рукой. А она, если не легкой ланью, то хотя бы с грациозностью домашней кошки возвращается на кровать, вставая над тобой с фотоаппаратом и делая снимки, которые сразу же падают вниз на белоснежные простыни, добавляя этому утру немного непосредственности и вашего любимого беспорядка.
- Ты притворяешься, я вижу, - убирая от лица фотоаппарат, смотрит сверху вниз, улыбается все так же, счастливо и беззаботно. Нет, ты ей не нравишься. Даже не мечтай об этом. Она любит тебя. Любит так сильно, что готова продать все на свете, готова отдать свою душу кому угодно, только бы снова и снова ощущать то, как ты касаешься её кожи, как дышишь.  Чтобы твое дыхание под кожу проникало, вглубь. Чувствовать тебя кистями рук, лодыжками, предплечьем, ребрами. Когда ты везде, когда ты по всему телу и даже ближе, когда только тобой и может дышать, боясь лишний раз выдохнуть. Когда так смотришь, не оценивая, не прикидывая стоимость, а зная, что нет такой цены, что невозможно купить то самое чувство, которое испытываешь, просыпаясь рядом, целуя и просто любя.

А пока твои руки касаются щиколотки, она уже готова утонуть в океане под названием твоя любовь и нежность. Она ведь знает, каково это захлёбываться от любви к тебе, каково это е пытаться вдохнуть свежего воздуха, освободиться. Ей нравится иначе, когда весь мир, когда все мысли занимаешь только ты, не отпуская, присваивая, завоевывая свое законное. И готова снова и снова тонуть в тебе, не пытаясь даже сопротивляться – бесполезно, ты все равно будешь ещё ближе, опьяняя, проникая в самое сердце, согревая.
Легкие движения, которыми ты её медленно, но верно совращаешь, говоря всем своим видом – ты моя, просто знай это. А она ведь выучила такую простую аксиому, почти как то, что параллельные прямые не пересекаются, только вы не параллельные, вы кривые-ломанные, и пересекаетесь всегда и везде, где только можно, без разбора на горизонтальные и вертикальные поверхности. И тебе правда нравится, когда она злится и хмурится, услышав в разговоре просто чье-то женское имя, сидит обиженная в кресле и не бежит к тебе с распростертыми объятиями, встречая с работы. А ты, важный и большой начальник называешь её своим обидчивым и капризным котенком, балуешь цветами и маленькими подарками и клянешься, что кольцо с твоего пальца никто не посмеет снять. А девушка это всего лишь сотрудница или коллега, и у неё тоже вроде есть парень и такие как она тебя не интересует. Но разве ты сможешь объяснить упрямой и обиженной, что никто не захочет у неё украсть тебя? Конечно нет, и придется терпеть её нахождение рядом ещё пару дней на работе, когда будешь опаздывать, потому что кто-то не хотел вставать и очень долго собирался. Зато приятный бонус – она каждые пять минут подбегает и целует в щеку, что-то весело щебеча о том, что пришел какой-то партнер или товарищ и хочет с тобой поговорить, а она, как дама твоего сердца просто обязана сидеть рядом с тобой и под столом держать тебя за руку, поглаживая теплыми пальцами твою грубую ладонь. И не надо пытаться возмущаться или ругаться – она все равно никуда не уйдет, пока сама не поймет, что тебе ничего не угрожает и женщин в радиусе пяти миль нет.
- Значит я твоя радость, да? – сквозь смех, протягивая руку к тумбочке, чтобы убрать фотоаппарат, а то зная Монро, полароид улетит в окно и больше никогда не вернется. А так не хотелось терять возможность поснимать ещё немного его теплого, родного, немного сонного. Такого родного и близкого, что в груди предательски щемит сердце, а в животе порхают пресловутые бабочки. Рефлекторно опускает руку чуть ниже, пытаясь унять ураган эмоций, в перерыве между бессмысленными разговорами о том, что нельзя убегать из кровати, пока он не проснулся и что Чарли, маленькая и вредная, и может быть он её накажет, но чуть позже. А пока, снова россыпь поцелуев по телу, начиная от шеи и плавно переходя на плечи, руки, ладони, она  мягко выдыхает твое имя, будто прекраснее этого и быть ничего не может, касаясь подбородка пальцами, поднимая выше, чтобы в миллионный раз любоваться тобой и твоими глазами, каждой твоей морщинкой, тем, как забавно торчат волосы в разные стороны. Нежно проводит большим пальцем по небритой щеке, тебе так даже лучше, ей определенно нравится, и целует, показывая, что все будет хорошо и она искренне счастлива сейчас находиться здесь и сейчас.
- Монро, - тихо на ухо, легким шепотом ветра на рассвете, когда солнце пытается проснуться, умываясь в чистой морской воде, - я люблю тебя, - улыбается, перекатываясь с ним по кровати, теперь нависая сверху и пряча его от солнца и мира за спутанными русыми волосами, которые даже не хочет расчесывать, ибо все сегодня слишком лень. Нужно просто находиться рядом, каждые 30 секунду целуя своего любимого и законного, послушная его рукам, выгибая спину, всякий раз, когда ладонями проводит снизу вверх, сминая рубашку, прижимая к себе ближе, будто недостаточного того что есть сейчас.
Ну да, она тебя любит, уже ведь озвучила это, хотя ты и так должен был все знать, или понимать. А сейчас, когда лежит рядом с тобой, рассматривая фотографии, где ты такой сонный, такой невинный и чудесный, что не может просто так не поцеловать твое плечо. И нравится лежать с тобой под одним одеялом, слушать прибой и то, как за окном уже начинает просыпаться город и крикливые греки обсуждают последние новости и погоду на сегодня. А ей не хочется никуда бежать, только бы остаться здесь с тобой, на белых простынях и не думать ни о завтрашнем дне, ни о том, что придется возвращаться в Америку. Не сейчас, не сегодня. По крайней мере, она не хочет об этом думать, пальчиком рисуя на плече твоем какой-то бессмысленный узор.
- Скажи мне, только честно, - заглядывая в глаза в глаза своего единственного, - ты счастлив?
Улыбается немного лукаво, домашней кошкой мурлыча на ушко о том, что пора бы и вставать или, что он может ещё немного побыть в постели, пока она сделает одно маленькое дело. Вылезает из кровати, поправляя рубашку, и, мягко касаясь пола, перебегает до двери, выглядывая в поисках хозяйки дома.
- Простите, вы говорите по-английски? – улыбается, скромно одергивая рубашку, будто бы ей не ловко, хотя спиной ощущает взгляд любимого, от чего ещё и краснеет, представляя просто на минуту, что он может сейчас думать. Женщина отрицательно машет головой и разводит руки в сторону, мол, прости дорогая, я не понимаю, а затем что-то быстро произносит и уходит куда-то вниз, оставляя Чарли размышлять о бытии и странностях народа Средиземного моря.
- Я говорю немного по-английски, - вместе с женщиной подходит девочка лет 12, - вам помочь?
Объясняет на пальцах, что было бы неплохо поесть, возвращается к мужу уже с подносом еды, представляющей собой несколько фруктов и овощей, да ломтики хлеба. И вино, конечно же, вино. Это была личная просьба Чарли, мол, дорогой у нас тут с тобой праздник. Праздник только для нас двоих, когда с руки кормит виноградом, смеется, когда он морщится – что-то не понравилось, и когда просто держит её за руку. Больше и не надо, чувствовать его кожей, дышать им, знать, что никогда их ничего не разлучит. Это самое главное, это самое важное.