Я никогда не любил шум. Шумные компании, шумные места, громкая музыки и громкие разговоры – это все всегда ужасно меня раздражало. Шум – что-то вроде навязчивой мухи над ухом, от которой на первых порах я отмахиваюсь, пытаюсь её отогнать, чтобы в конечном итоге прихлопнуть её мухобойкой. Это удавалось мне всегда великолепно, ведь кто, если не я станет тем самым героем в обтягивающем красном трико, способным спасти этот город от несметных полчищ мух. Харви Монтейн – гроза всех мух и повелитель мухобоек. Не иначе. Смеюсь своим мыслям, отмахиваясь от летающей в помещении мухи – такой же настойчивой, как мои мысли и такой же назойливой, как моя бывшая подружка Джина. Мне, кстати, совсем не интересно, как она там поживает, на дне океана..? Шучу, конечно, Джина вполне себе жива и здорова, проживает в нескольких кварталах от меня и каждый раз встречая меня на своем пути делает вид что мы не знакомы и старается поскорее перейти на другую сторону дороги. Земля тебе пухом, Джина. Ой, я, кажется, опять забегаю вперед?
На моих старых часах, доставшихся мне по наследству от совершенно незнакомого мужчины несколько лет назад, уже почти девять часов вечера. А это значит, что сутки, которые я отвел мешку с костями, что тихо поскуливает в углу склада, истекают. Конечно, кто-то может посчитать, что сутки должны заканчиваться ровно в полночь, но я не люблю, во-первых, красивые ровные цифры, во-вторых – это я диктую правила и условия в этом щекотливом дельце. Делаю глубокий вдох и медленно выдыхаю – такая краткая практика должна успокаивать меня, но я, кажется, снова забываю о том, что никто ничего никому не должен. Кроме, конечно, Джона. Поднимаюсь из старого кресла, которое будто с облегчением, не то вздохнуло, не то всплакнуло, пружинами. Этот звук привлек внимание моего сегодняшнего гостя, уже совсем не такого свежего и наглаженно-выстиранного, как вчера утром, расположившегося в углу нашего уютного склада.
- Джонни, - я присаживаюсь на корточки перед ним. В нос ударяет вонь крови, пота и мочи, а ведь прошли только сутки с того момента, как он диктовал условия по телефону и получал проценты от сделок моего босса. Джонни, хороший малый, офисный работник года, отличный математик и выдающийся экономист, со способностями и связями, благодаря которым некоторые счета, находящиеся в офшорных зонах, до сих пор не известны ни одной налоговой системе. Кажется, я забыл добавить, что он «был» таким. Был своим человеком ровно до того момента, когда вдруг почувствовал силу и власть. Был, до того момента, когда посчитал, что сможет обвести вокруг пальца всех вокруг. Главная ошибка каждого второго – считать всех вокруг глупее, чем ты сам. Я столько раз видел, как классные ребята спотыкаются на ровном месте, просто забывшись оглянуться или понадеявшись на что-то. Глупцы, и я такой же как они. Только я помню, что нужно не забывать оглядываться и хранить секреты в чужих банках.
- Как ты, друг мой? – губы растягиваются в улыбке, я даже не скалюсь. Сегодня уже все решено, а точнее – последние пять минут решили его судьбу. Джонни, решивший продать ту слитую информацию, что мы периодически скармливаем людям, чья верность вызывает сомнение, оказался крысой. Самой что ни на есть настоящей крысой, такой волосатой, серой и ужасно мерзкой. С крысами обычно расправляются просто: ловушка с сыром или кошка. С крысами в нашем, в мясном бизнесе, разбираются немного иначе. В этом даже есть своя, некая доля философии – с какой стороны подойти, каким образом вычислить, причины и следствия, с какого пальца правой ноги лучше начать и на каком моменте можно нажимать на стоп. Есть небольшая, я бы сказал, незначительная проблема – основателем этого философского течения, являюсь я, а поэтому до момента размышлений – а можно ли тормозить, я ещё ни разу не доходил. Это не угроза, а просто так – констатация факта и публичное признание. Философ из меня так себе, а вот мясник. Но кажется я заговорился, - видишь, кроме нас – ты больше никому не нужен. И зачем ты решил перехитрить Лиса? Ты же маленькая, - толкаю указательным пальцем его в лоб, - глупая, - ещё один толчок, голова слегка откидывается назад, - вонючая, - голова качается в такт моим ударам, - крыска. Я ведь говорил тебе, сиди тихо, работай качественно, и дольше проживешь. Но нет.
Какое-то бессвязное бормотание слышится из-за тряпки, что я затолкал в его рот. Грязная тряпка, для грязной крысы. Вижу его взгляд, запуганного, загнанного человека, который боится, который хочет жить. Вижу его взгляд, и ничего не чувствую. Раньше, все было совсем иначе, раньше. Ещё несколько лет назад, я получал какое-то дикое удовольствие от всех этих голодных игр, в которых я всегда выступал охотником. Я загонял каждого, на кого указывали мне мои руководители, отцы, боссы. Загонял каждого в угол, добиваясь той самой обреченности во взгляде, когда обезумевшие они предлагают мне деньги, власть, себя. Они пытаются продать свою жизнь не тому человеку, не тому. Харви Монтейн в жизни не имеет ни гроша за спиной; меня не прельщает ни власть, ни деньги – я привык жить охотой. Охотой, и без разницы кого загоняем – дикого кабана или человека. Это привычка, которую выработал годами. Это запах крови и пота, въевшийся в кожу, в волосы, пропитавший меня насквозь настолько, что сколько я не сбривал волосы, сколько не оттирался в душе – этот запах стал частью меня. Запах страха и отчаяния. Сладковатый, острый, солоновато-горький, будто смешали черный перец и морскую соль, добавили немного васаби и сверху залили все кленовым сиропом. Отвратительная и безумная вкусовая смесь.
О, добро пожаловать в мой мир.
Встаю на ноги, возвышаясь над Джоном и смотрю на часы – семь минут десятого, а это значит, что мой рабочий день официально закончился. Мой рабочий день закончился, а вместе с ним – терпение. Разминаю затекшую шею и пальцы, пока прохаживаюсь по складу. Двадцать шагов вперед, и ровно столько же обратно, чудеса математики и географии, да и только. Рядом с полуразвалившимся креслом, на котором я провел весь сегодняшний вечер, ожидая, когда же случится чудо и кто-то придет на помощь попавшему в беду Джону, лежит мой старый потертый рюкзак. Один из тех неприметных рюкзаков, что террористы оставляют в переполненных автобусах и на железнодорожных вокзалах. Тот самый рюкзак, который постоянно досматривают и пытаются найти заначку из пакетика кокаина или мешочка героина, и каждый раз не везёт. Рюкзак, в котором нет второго дна и тайного кармана, но есть замечательное свойство привлекать внимание к себе и отвлекать от мелких деталей и внутренних кармашков на курточке. Вытряхиваю содержимое рюкзака на пол, и подхожу к столику, на котором разложены вещи, аккуратно извлеченные мной несколькими часами ранее из кожаного портфеля Джона. Ладно, на самом деле, я соврал. Портфель не кожаный, и вовсе не брендовый – отличная подделка, как и наша с ним дружба. Напеваю себе под нос “make me wanna die”, пока расфасовываю надежно упакованную в герметичные пакеты, атрибутику сегодняшней театральной постановке. Попыткам Джона выпутаться из кабельных стяжек я не уделяю внимания больше, чем мухе, бьющейся о нагретую лампу дневного света – у него только одна попытка. Мы оба это знаем. Звук застегивающейся молнии в этой натянутой тишине кажется очень громким, как и эхо моих шагов по полу. Сейчас уже поздно переходить на беззвучный режим, мы вдвоем понимаем, что это последние минуты чьей-то жизни.
- У тебя будет последнее слово? – освобождаю его рот от ненужной тряпки. Поток бессвязной речи из тысячи и сотни извинений, клятвы на крови и мольбы о ещё одном шансе. Все эти слова, такие настоящие, такие искренние, что любой на моем месте растрогался и расчувствовался. Ведь человеческая жизнь даруется каждому самим Богом, с большой буквы. Ведь никто не вправе отнимать жизнь – это сокровенное, это святое. Анархия и беспредел будут твориться в мире, если каждый будет все, что захочет – убивать, направо и налево. Калечить, мучать, терзать. Человек – высшее разумное существо, не зверь, не чудовище.
Но я не человек.
Обхожу его со спины, Джон дергается, пытается отползти, чем делает только хуже. Делает только хуже себе – для меня нет разницы, он давно уже труп. Уже ровно пятнадцать минут, как он не жилец; фора и время для последней молитвы. Ставлю его на колени, прижимая икры к земле и беру голову двумя руками: нижнюю кладу на подбородок, верхней упираюсь в затылок. Джон пытается сбросить меня – лишние движения, предсмертная агония. Надежда умирает последней, поэтому – Джон будет первым. Прижимаюсь грудью к его голове – его трясет. Привычное движение рук, заученная траектория для нижней руки – вправо и вверх, со всей силой. Рукой на затылке вдавливаю голову вниз. Характерный хруст сломанного позвоночника – чем-то смахивает на то, как мы хрустим сухариками, томным летним вечером на веранде. Отточенное движение, переломанный позвоночник в наиболее уязвимом месте. Связь между головным и спинным мозгом утеряна. Проверяю дыхание, пульс – сейчас главное убедиться в том, что он мертв. Остальное подожет.
21:39. Джонни Дейн мертв.
Отпускаю его тело – ещё теплое, податливое, но тяжелое, падает на пол с глухим стуком. Снимаю с себя кожаные перчатки и достаю сотовый телефон. Последний пропущенный от шефа, перед ним несколько не отвеченных сообщений “Д”. Пишу, что сегодня очень много работы, и я очень сожалею о том, что не мог предупредить заранее. Мне очень жаль, что мой приятный и теплый вечер превратился в очередные серые будни, в которых ничего не меняется – только действующие лица. Каждый раз новое лицо и новое имя, которые стираются из памяти так же быстро, как на телефоне школьницы набирают “моргенштерн”.
Повторно прохожусь руками по его одежде, убираю все детали, которые могут помочь доблестным копам идентифицировать парня. Если его, конечно выловят из воды до того момента, как обитатели реки и бухты примутся за свое дело. Ножом разрезаю стяжки на руках и ногах, перетаскиваю тело ближе к выходу. Мне понадобится еще немного времени, чтобы подготовиться к выходу, и чтобы завершить все дела здесь, зачистить после себя помещение и устранить последствия нашего пребывания на этом складе. Больше всего, я не люблю портовые склады, потому что: а) долго добираться от дома б) воняет немного рыбой в) долго добираться от дома. Именно так – абсолютно нелогичная транспортная доступность, только усложняет мне работу и добавляет хлопот.
23:14. За воротами склада никого.
Закидываю на плечо свой рюкзак. С левой стороны подхватываю тело, с неестественно вывернутой шеей, но кто там будет приглядываться? Немного разливаю на нашу одежду виски – история с выпившим и отрубившимся другом срабатывает всегда на отлично. Больше, чем просто на отлично. С каждым часом тело становится тяжелее, непослушнее, но я привык. Привык к трудностям и своей работе. Мы выходим в ночь. Точнее, выхожу я, ноги когда-то живого Джонни волочатся следом за нами. Вступаем в темноту; аккуратно и расчетливо я обхожу пятна света от фонарей – натянутый капюшон скрывает лицо, но лучше перестраховаться. Сейчас здесь не должно быть людей, мы проверяли. Я проверял. Иду ровным шагом – двадцать метров до парапета, шум ночного города долетает сюда, но звуки реки и океана, гораздо ближе. Делаю ещё несколько шагов – рука трупа соскальзывает с плеча, и он может вот-вот упасть; останавливаюсь, чтобы поправить его. “Джонни-Джонни, а где же твои крепкие объятия?” – тихо смеюсь себе под нос, перехватывая тело удобнее, крепче. Два последних шага – мы упираемся об ограду и смотрим на ночное небо. Точнее, смотрю я, прислушиваюсь к окружающим нас звукам – шум проезжающих машин вдалеке, рокот океанских волн, крики ночных птиц, ничего больше. Всё спокойной, идет по плану, и я позволяю себе расслабиться, хотя бы на эти несколько минут.
- Хорошая сегодня ночь, верно? – облокачиваю тело о перила, оно уже теряет свою естественную позу, ещё далека от совершенства, но кому какая разница, ведь это вижу только я. В последний раз пробегаюсь по нему руками, стряхиваю ненужные пылинки и приподняв за ноги перекидываю через перила. Плеск воды несколькими метрами ниже – прощай Джонни. Кроме него, я слышу с опозданием, в несколько секунд короткий вскрик, совсем тихий, но живой. А значит, кто-то нас видел. Не подаю вида, что заметил, стою ещё какое-то время у перил, глядя на реку и огни города на другой стороне – пытаюсь различить ещё звуки: шаги, слова, звук мотора машины. Ничего. Свидетель моего ночного похода либо уже убежал, либо затаился и ждет. Но кто это? Отряхиваюсь от мыслей, от грязи, что прилипла ко мне с пиджака Джона и возвращаюсь к складам и контейнерам. Теперь нет смысла избегать света фонарей – меня видели, а значит объявляется новая охота. Шагаю неспешно, размеренно, стараюсь разглядеть в темных проходах новые объекты или силуэты – пока все безуспешно. Захожу в следующих проход – безрезультатно. Кто-то затаился, спрятался, боится показаться на свет. Совсем зря.
Прохожу ближе к выходу с территории – на этом складе он единственный, со всех остальных сторон либо река, либо забор с колючей проволокой. Именно по этой причине, чаще всего мы встречаемся здесь. И заканчиваем работу. Тоже здесь. Прислоняюсь к складской стене, отсюда отлично видно ворота – спасительный путь, и парковку автомобилей, за забором. У меня есть ещё пятнадцать минут, чтобы закончить здесь все в хорошем настроении. Потому что, когда истекут 15 минут, Харви Монтейн больше не будет добродушным малым, который располагает к общению и понимающе кивает. Слышу осторожные и тихие шаги, в соседнем проходе, - кто-то задел маленький камень. Звук тихий, едва различимый, но я весь превратился в слух. Мне важно услышать, важно понять – кто там. Ещё несколько шагов – пришелец замирает, перед тем как выйти, наверняка осматривается. Стою совсем рядом, стоит ему сделать шаг, как из-за угла он встретит меня. Обратный отсчет пошел.
Раз. Слышу тяжелый вдох.
Два. Чиркаю зажигалкой, прикуривая сигарету.
Три. Хватаю испуганного свидетеля моей ночной работы за руку и прижимаю к стене склада. Удар о металл отдается довольно громким эхом по территории, но уже боятся нечего. Тлеющий огонек сигареты освещает испуганное женское лицо, от неожиданности я даже на мгновение теряюсь – откуда здесь взялась женщина. Попытка вырваться – пресекаю на старте.
- Будешь дергаться, зарежу, что даже пискнуть не успеешь, - процеживаю сквозь сжатые зубы, - не будешь кричать, мы сможем поговорить как цивилизованные люди. Идёт? - жду, когда она кивнет. Это в её же интересах. Я всегда открыт к конструктивному диалогу.
***
****
********
Fox Armstrong
21gof|таня
***
****
