http://s7.uploads.ru/KGZCb.png
— Не спи.
Ты подпрыгиваешь на месте, у тебя из рук вылетают ручки, карандаши, листы бумаги. Ты пытаешься понять, кто так нагло ворвался в твой сон, ловишь в фокус Рика, сокурсника, который не первый раз вовремя тебя будит. Ты устало потираешь переносицу, убираешь волосы назад и встаешь. Твоя жизнь слишком скоро меняется, ты не успеваешь следить за всем, что происходит, живешь как амфетаминщик на героине, перескакиваешь со среды на понедельник и обратно в пятницу, смешиваешь кофе и коньяк, чтоб выжить в этом всем. Сессия, практика, работа, дом. Все сваливается неподъемным грузом, бьет под дых, выворачивает наизнанку, как вроде проблем с тем же Риком, которому трижды говоришь «Нет, я не пойду с тобой никуда, мне религия не позволяет», а он все верит, что сможет завоевать твое.. сердце? Хоуп, а оно у тебя есть?
Ты улыбаешься, проводя кончиками пальцев по губам, думаешь о чем-то своем, когда раздается звонок, означающий, что на сегодня пары уже закончились и можно, наконец, сбежать поскорее домой.
Твоя соседка уже успела два раза умереть, а ты все никак не вступишь в право наследования. Она ведь у тебя далеко не глупая была, поняла, что ей остается чуть больше недели, сама вышла в окно, а перед смертью завещала тебе всю имущество, включая кота. И что удивительно, никто из родственников не пришел по твою душу, не пытался тебя уличить в чем-либо. Все прошло на удивление гладко и ты, привыкшая к жизни в районе для тех, кого жизнь обижает и не раз, неожиданно переезжаешь в район среднего класса, где ночью освещены все улицы и не воняет разлагающимися останками чьих-то тел. У тебя даже жизнь стала другой — вместо привычного отсутствующего макияжа, ты теперь подводишь глаза и красишь губы. Только не изменяешь любимому черному цвету и старым потертым джинсам. У тебя любимая рубашка, в которой ты спишь каждую ночь, прижимая колени к груди и обнимая уже обретшего дом и ошейник Графа. И все стало настолько прекрасным и нормальным, что твои ночные кошмары и приступы паники кажутся чем-то исключительно неправильным.
Ты уже не так часто просыпаешься от того, что тебе перестает хватать воздуха. Если на первых порах ты бежала на балкон и пыталась заставить себя дышать, то теперь ты просто хватаешься за обивку дивана, достаешь спрятанные иглы от шприцов и царапаешь кожу там, где никто не увидит, и никто не узнает. Это позволяет тебе принять реальность, позволяет смириться с тем, что вот она ты — живая, настоящая, все ещё такая же, как и год, два назад. Иллюзия хорошей и благополучной жизни быстро разбивается.
— Хоуп.
Ты стоишь на остановке, ждешь автобус до ближайшего торгового центра, в котором проще всего раствориться в толпе. У тебя в руках черный зонт с красными разводами. Ты даже не помнишь, когда успела его взять, очнулась ты уже дома, когда поняла — это не дизайнерский ход — это кровь. Та самая, которую ты сдаешь раз в год в день донора и за это получаешь конфету и ещё один выходной. У тебя планы на жизнь впереди, пока ты не видишь, как из-за поворота выруливает машина Рика. А тот, кто произносит твое имя уже давно мертв в твоем сознании. Ты сжимаешь зонт в руках крепче, костяшки белеют, и ты понимаешь, что соленый океан позади тебя лишь вымысел, ты живешь в раскаленной пустыне и здесь не место, таким как он. Мираж. Больное воображение. Что угодно.
— Хоуп.
Ты — воспаленное воображение Джека. Остановившееся сердце Джека. Отказавшие легкие Джека. Ты закрываешь глаза, представляя, что следующий шаг будет в Преисподнюю и даже не знаешь что хуже, стоящий за твоей спиной человек, чье имя ты стрела из memory, закрасила корректором и вырезала хирургическим скальпелем или навязчивый Рик, который жаждет твоего внимания. И вероятно, не только его. И привычная штормливая тошнота подступает к горлу, а ты уже даже не мечешься меж двух огней. У тебя карма такая, та самая сука, которая легким движением руки дает пощечину, оставляя пульсирующую боль на щеках и трезвый взгляд на вещи.
— Хорошо. Только мне нужно переодеться. У меня новый адрес. Я покажу.
Вдруг он не знает, хотя это кажется глупой мыслью, ведь он снова пришел по её душу, как сборщик податей. Как старый грязный педофил-извращенец в детский сад. А она все ещё хлопает глазками и садится в машину, на глазах все у того же навязчивого сокурсника, которому ещё долго придется объяснять, что слово «Нет» состоит из трех букв, где каждая означает отказ. Полный и безапелляционный. Мир неожиданно обрел те самые сказочные очертания, когда вместо промозглого и серого дождя он покрывается белоснежным снежным покровом. Ты молча смотришь в окно, вспоминая, что дышать — это жизненная необходимость, что нельзя показывать свои слабые стороны и ахиллесовы пяты. Что то, что было когда-то давно покрылось пылью и прахом, а сейчас ты совершенно другая Хоуп Лейн, которая умеет себя держать на людях и не дает каждому, кто позволяет рукам опускаться на колени. Хоуп совсем не такая, ей это только кажется. Когда холодный и липкий страх пробирается по спине, пытается залезть в душу, но не может. Мелкая дрожь в коленях — это не страх и не ужас, это интрига и авантюризм, который не первый раз приводит к тому, что после событий минувших дней ты сидишь, закрывшись в шкафу от мира и сотрясаешься рыданиями.
Хоуп, насколько ты слаба?
— Я сейчас.
Ты открываешь дверь ключом, ставишь сумку на пол и запускаешь руку в волосы. Ещё минут двадцать назад ты даже успела порадоваться, что убила одним махом двух зайцев, сбежала от одного и встретила другого. Но сейчас понимаешь, что это все отвратительно. Что ты не должна соглашаться. Что самое время закрыться на все замки и сидеть беззвучно в квартире, забыть обо всем на свете. Найти безопасное место. Чтобы кошмары больше не будили посреди ночи. Чтобы не приходилось бежать сломя голову в объятия Алисы, заходиться в истерике и видеть то, что хочется забыть. Забыть кровь на своих руках. Забыть все то, что лежит тяжелым камнем на сердце, не дает спокойно вдохнуть и выдохнуть. Но ты поднимаешься на ноги и достаешь из шкафа что-то из старых платьев, которые носила ещё в школе — что-то ведь должно быть по размеру? Стягиваешь через голову свитер, расстегиваешь джинсы и замираешь, как загнанное животное. Ты чувствуешь, что он в квартире и ждет. Не в теплой машине, не в подъезде, а тут. Обернись и увидишь его надменный взгляд. Тебе не показалось, он снова принимал наркотики?
Ты через голову надеваешь платье, стягиваешь джинсы и застегиваешь молнию на спине. В висках стучит одна единственная мысль — зачем? Зачем ты, Хоуп, снова идешь за ним?
Ты находишь ответ в самой себе. В этой квартире и в своей повседневной жизни. Ты не можешь существовать в этом. Это все приедается, становится не просто обыденным, а опасным. Оно может тебя затянуть как в трясину и больше не позволит вынырнуть на поверхность, сделать глоток опьяняющего кислорода. А ты ведь так любишь жизнь.
Ты закрываешь дверь, на прощание целуешь Графа, под его насмешливый взгляд.
— Эрик, куда мы едем?
Ты одергиваешь платье, которое, как тебе кажется, слишком короткое. Ты прячешь ладони между колен, пытаешься согреться, а на деле скрываешь дрожь и волнение. Ты бы пошла куда угодно — на кладбище, в морг, на заброшенную атомную станцию, в наркопритон. Но ты не готова войти с ним вместе туда, где суммы меньше шести нолей считаются дурным тоном. Ты ловишь на себе чужие взгляды, от которых становится не по себе. Ты чувствуешь себя здесь чем-то дешевой шлюхи для эскорта. Переводишь на него взгляд, приоткрывая рот в форме буквы «О», понимая, что твоя роль сегодня именно такая. Ничего, что прежде могло бы вдохновить на написание песен или стихов. Или картин. Ты шлюха, Хоуп. Шлюха, которая за один только шанс вырваться из цепких объятий обыденности, готова бросить все и сорваться. Вот твой выбор — красные стены, женщины с глазами цвета расплавленного золота, в дорогих украшениях, мужчины, у которых за спиной не одно изнасилование и нераскрытое убийство.
Ты хочешь сбежать, наверное, очень хочешь, если бы не то самое предательское чувство — гребанный дух охоты, а ты всегда его путаешь с идиотизмом. Здравый смысл кричит — самое время сказать, что хочешь в туалет и как когда-то давно через форточку и босиком до ближайшего пункта полиции. Стучать в окно, плакать о том, что тебя обидели. Что тебе сделали больно. Что тебе плохо. Ведь все всегда верят несчастным, правда, Хоуп?
— Зачем?
Ты прячешь руки под столом, смотришь в стол, даже не дергаешься, когда он, смеясь, касается твоего плеча рукой, будто показывая всем — ты собственность. Ты с ним?
Ты расправляешь плечи и открыто улыбаешься, обводя присутствующих взглядом. Мать всегда говорила, что ты улыбаешься, будто зубы сушишь, обнажаешь фактически даже десны. А тебе плевать, ты умеешь принимать чужие правила, оставляя ему на шее мягкий поцелуй и облокачиваясь плечом. Ты улыбаешься каждому, кто касается тебя взглядом, хотя внутри тебя борются торжество и ужас. И ты не знаешь, даже не хочешь знать, кто победит. Тебе проще поддаться ему, пускай он забыл рассказать тебе о правилах игры, может быть случайно? А может быть, он просто скучал по тому, какие у тебя мягкие губы и как ты можешь сделать ему больно. Вы все ещё с кем-то говорите, точнее, говорит он, а ты стоишь рядом, держишься ровно, гордо, вцепившись пальцами в руку. Кто-то проходит рядом, предлагает выпить. Ты чувствуешь, как горло саднит, будто кто-то грубый и резкий прошелся по нему наждачной бумагой. Ты ставишь стакан рядом, садишься по левую руку от Эрика, кладешь подбородок на плечо, а руку на колено.
— Я не знаю, во что ты меня втянул, Бартон, но мне нравится.
Ты едва касаешься губами уха, а после с грацией кошки отворачиваешься к столу, будто потеряла весь интерес к нему. Ты проходишь взглядом по собравшейся компании, насчитываешь кроме себя ещё одну девушку, которая смотрит на тебя с непередаваемым презрением и ненавистью. Ты хочешь рассмеяться, но вместо этого подносишь стакан, делая глоток. Джин обжигает горло, согревает тебя, успокаивает желудок. Если прежде хотелось сбежать прочь, то теперь все менялось. Ты даже получаешь сомнительное удовольствие. Ты всегда была той ещё извращенкой, Хоуп.

Хоуп. Кричит он, в последний раз видя её лицо.

Хоуп забывает слова, чувства, мысли. Хоуп закрывается в себе, даже не плачет. Предательство острыми холодными клинками входит в спину, туда, где сейчас гуляют чьи-то потные ладони. Яд распространяется по телу, по венам, по капиллярам, до самых кончиков пальцев. Тебе кажется, что у тебя отнимаются ноги, в ушах белый шум на глазах пелена слез.
— Ну что ты, — кто-то берет тебя за подбородок, поворачивает лицо в сторону. В поле зрения попадает лицо мужчины, где с одной из сторон расцветает синяк и ссадины — откуда? — Тебе может даже понравится.
Понравится что? Хоуп хмурится, сжимая руки на подоле платья. Чувство, что она вещь въелось в кожу. Как так можно было? Это злость? Обида? Почему именно она? Почему не та блондиночка, не кто-то из эскорта, а именно она? Это что, месть? Отвратительно.
Хоуп дергается, как от удара, когда руки касаются плеча, спуская лямку платья. Бьет по рукам, за что получает пощечину. Здесь никто не будет церемониться, здесь получают свое, а она перешла по праву собственности как имущество. Красивая вещь, которую поимеют и выкинут. Так всегда бывает, сказки — лишь вымысел, ничего более. И Хоуп не принцесса, никто не придет и не спасет. Всё это фарс. Глупый фарс.
— Так тебя зовут Хоуп?
Улыбка снова появляется в поле зрения. Руки все ещё трогают тело через платье, страх парализует. У неё даже нет сил, чтобы сопротивляться, все дошло до победной точки отрицания. Они встают, куда-то идут, Хоуп даже не успевает повернуть голову в сторону, ей закрывают глаза. Несколько шагов, кто-то говорит о том, что на улице беспорядки, что кажется, вызвали полицию. Её заталкивают в комнату, смачно ударяют по попе.
— Я буду через пять минут. Раздевайся.
http://s0.uploads.ru/3WJjT.gifХоуп открывает глаза, бросается к двери и стучит с просьбой выпустить. Никакой реакции — она в ловушке, в клетке. Единственный путь на свободу, кажется отрезан. Хоуп запускает руки в волосы, ходит по комнате от стены до стены, старается находиться как можно дальше от кровати. Все окружающее кажется  грязным, опошленным, мерзким. Хоуп силится принять какое-то важное решение, но никак не может.
— Разберитесь блять, мне плевать.
Хоуп слышит голос за дверью. Хоуп сидит на кровати без платья, с распущенными волосами. Хоуп знает, что это единственный шанс уйти хотя бы живой. Он заходит в комнату, закрывает за собой дверь. Снаружи щелкает замок — значит у него ключа нет. Он останавливается у дверей, проходит по Хоуп медленным липким взглядом, от которого по коже бегут мурашки. Улыбается и жестом говорит, чтобы она встала.
— А сколько было сопротивления и криков.
Хоуп растягивает губы в ленивой улыбке, не спуская с него глаз. Проводит рукой по шее, откидывает назад волосы. Он подходит ближе, поднимает её за руку силой, влажно целует, будто до неё у него никогда не было женщины. Хоуп смеется, проводя рукой по рубашке вверх, расстегивает пуговицы одну за одной, толкает его на кровать, наклоняется сверху. Проводит рукой вниз, касается ремня, расстегивает пряжку, гладит.
— У него был маленький член, знаешь ли. Главный недостаток.
— Значит, тебе понравится мой.
— О, я не сомневаюсь.
Она выгибается как кошка, проводя руками вверх по телу, по простыням, поднимаясь за ним следом. Пальцы ныряют под подушку, находят холодный металл. Хоуп в красках представляет новую смерть на своей карме, понимает, что теперь уже не отмоется, но выбирает свою жизнь, а не его. Его руки расстегивают бра, поднимаются вверх, трогают волосы. У неё замирает дыхание, лишь бы только не стошнило прямо сейчас. Просто нужно закрыть глаза и не дышать. Не думать о том, какой у него слюнявый рот, как его язык находится в тебе, а потные ладони гладят твою спину. Просто представить, что это сон.
— Ах ты, малолетняя дрянь.
Он бьет тебя наотмашь, когда понимает, что все это было лишь игрой. Что ты даже убила бы его, если бы в последний момент он не дернулся. Он выбивает из твоих рук нож, бьет по лицу. Ужасно болит губа, ты слизываешь с неё кровь и прижимаешь к груди руки. Ты знаешь, непокорных рабынь убивают. Но ты не рабыня, ты не вещь, не собственность. Ты свободная, словно ветер в бесконечных степях. Ты неподвластная никому, никогда. Ты даже не плачешь.
— Думаешь, я играю, дрянь?
Тебя тащат за волосы к кровати из твоего тесного и уютного уголка. Тебя тащат за волосы к кровати, бьют по рукам, когда ты стучишь в дверь и просишь о помощи. У кого ты просишь помощи? Никто не придет за тобой, всем плевать.
Ты вспоминаешь маму и отца, вспоминаешь давно умершую сестру, Алису, Джека. Вспоминаешь Графа, который будет тебя ждать у порога.
— Пожалуйста, не надо.
Ты пытаешься зацепиться ногами и руками за что-нибудь, что остановит. Ты не хочешь этого, совсем не хочешь. Слезы текут из глаз не переставая, стекают по щекам, на шею, ключицы, грудь. Ты пытаешься хоть как-то себя прикрыть, но получаешь ещё один удар. Ты даже успеваешь порадоваться, что не по лицу, когда боль на запястьях обжигает кожу.
Хоуп, тебе очень больно? Больно или страшно?
— Что не надо?
Он наклоняется к тебе, желудок делает тройное сальто, а ты даже не можешь заставить себя посмотреть на него.
— Нет, смотри сюда, дрянь. Что не надо? Что?
Снова удар по лицу. Хоуп Лэйн вещь, которую проиграли в карты. Вещь, которая переходит из рук в руки. Вещь, которую можно продать, можно подарить. Просто игрушка. Даже не человек. Она для Алисы человек, подруга, самая близкая. Она для родителей человек, дочь. Для Эрика Бартона она просто вещь, которой он распоряжается, как хочет. Ничто. Пустое красивое место, которое можно сдавать в аренду и получать за это прибыль. И сколько он получит за неё? В долларах или в евро?
— Блять, я же сказал, что занят.
Он встает и выходит за дверь. Снаружи щелкает замок. Хоуп смотрит на свои руки, скованные наручниками. Хоуп выкручивает кисти до боли, натирает до крови, пытаясь высвободиться. Потому что судьба ей снова бросает шанс, как кость, для голодной собаки. Хоуп выкручивает руки как только может, вытирает стекающую струйку крови с губ плечом и пытается вырваться.
Тщетно.
Снова щелкает замок, в комнату входят посторонние. Хоуп на всех них смотрит волчицей, прижимая колени к груди. Им кажется не до неё — открывают шкаф, достают из него какие-то бумаги — деньги? — что-то ещё. Кто-то бросает на неё мимолетный взгляд, ухмыляется. Хоуп хочет вжаться в спинку кровати, исчезнуть и забыть обо всем этом как о страшном сне. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
У тебя дрожат губы, бьет мелкий озноб. Ты, кажется, сейчас просто выключишься, так как рыдания сошли на нет, а на истерику больше не осталось сил. Ты больше не можешь сопротивляться, больше ничего не хочешь. Пустота и обреченность упали на плечи тяжелым каменным мешком. Тебе хочется со всем этим смириться, но огонь в груди не позволяет так просто сдаться.
Ты дергаешь руки, хотя бы может быть сорвать оковы — нет, смешно.
http://s9.uploads.ru/hlRmk.gifСтоит ли говорить о том, что последние мысли крутятся лишь вокруг одного единственного человека, которого хочется порезать на куски, растворить заживо в серной кислоте, бросить на растерзание своре диких животных. На картинке в сознании поверх его фотографии с черной лентой горит алая надпись «Предатель». Предатель Эрик Бартон. Человек, за которым Хоуп пройдет все девять кругов ада и устроит ему персональный — десятый. Ослепляющая злость и обида. Никаких старых, едва теплых чувств. Он сделал все для того, чтобы ты прокляла его и весь его род.
— Кто-нибудь.
Срывающимся голосом, едва выталкивая воздух из легких. В этом месте всем глубоко наплевать на тебя. Ты — очередная наивная овца, которая спустя всего лишь пару месяцев опустится на самое дно. Можешь прокричать благодарность своему сутенеру.
— Пожалуйста.